«Денег не было и так, а потом совсем не стало». Так описывает жизнь после дефолта 1998 года один из очевидцев. О значении тех событий спорят экономисты и социологи. Последние говорят, что людям, пережившим развал Союза, дефолт и деноминацию, никакие санкции не страшны. Но это одна из научных теорий. А люди, испытавшие крах экономики на себе, отчаянно не хотят не только повторения, но даже и вспоминать, как выживали «вопреки».
К лету 1998 года у правительства России не было ресурсов для погашения госдолга и удержания курса рубля. И 17 августа произошел дефолт. На рынке началась паника, пункты обмена валюты закрылись, курс рубля за день обесценился в три раза.
«Это год мирового кризиса, когда экономика не может жить как раньше по простой причине — кризис перепроизводства. Отсутствие роста потребностей… И один из способов выхода из мирового кризиса тогда был дефолт, в частности, российской валюты», — прокомментировал ведущий сотрудник института экономики и организации промышленного производства СО РАН Юрий Воронов.
Но тогда десяткам миллионов россиян было не до изучения предпосылок и последствий. Люди, совсем недавно пережившие развал Союза, гиперинфляцию, расцвет финансовых пирамид, засилье криминала, считали, что хуже уже не будет. Оказалось — они ошибались.
Ангелина, 72 года, в 1998 году учитель французского языка:
— Вообще все 90-е для учителя — это, мягко говоря, нелегкие годы. Мы думали, что хуже быть уже не может, что все уже достигло дна, но, как говорит моя дочь: "И тут снизу постучали".
Очень резкий был скачок цен. Зарплаты стали задерживать дольше и чаще. Встал вопрос – где брать деньги, чтобы прокормить ребенка? Дочку я одна тянула. Что было делать? Репетировать детей? Так у их родителей денег не стало на излишества. Заниматься переводами? Кому они нужны-то в нашей глухомани? Оставалась торговля. Пошла на рынок. Так и выжили, да еще дача помогла.
В августе 1998 года стоимость доллара США с 6 рублей взлетела до 21 рубля, то есть увеличилась в три с половиной раза. Цены на многие товары выросли в несколько раз за два-три месяца.Но при всей тяжести я не могу сказать, что мы просыпались по утрам и начинали плакать: "Ах, как тяжело жить!" Нет, мы не унывали! Работали, смеялись, огорчались, надеялись. Потом, через много лет, вспоминая то время, пришло понимание, что тогда жили в условиях кромешной нищеты вокруг.
Иван, 65 лет, в 1998 году — хирург-колопроктолог:
— У нас, не самых богатых специалистов в стране, и до этого денег не было вообще, а потом совсем не стало. Вот такой парадокс. Если бы не подножный корм... Помню, жена в тот год с грядок собрала не только свеклу, но и ботву от нее. Мы ее замариновали. И знаете, получилось так вкусно, что теперь это наше фирменное блюдо.
Сложнее было среднему медперсоналу. Наши сестрички получали, как и мы, нерегулярно, так еще и немного. Людочка, мама двоих детей, на работе в голодный обморок хлопнулась. Откачали конечно...
Греченевая крупа, по данным Росстата, в июле 1998 года стоила около 5 рублей, а в декабре уже больше 10 рублей за килограмм. Цена на куриные окорочка выросли почти в 2,5 раза — с 13 до 31 рубля.А потом один небедный пациент хотел нашего заведующего отблагодарить. Завотделением попросил купить мешок макарон, муки, круп разных. И вот мы всем отделением при необходимости из тех мешков таскали потихоньку.
Леонид, 52 года, в 1998 году — сотрудник МВД:
— В августе 1998 года у меня родился сын, я взял отпуск, а когда вышел на работу, мало что изменилось. В 90-е в МВД и до дефолта сотрудникам платили немного и нерегулярно. Да, все подорожало, и честные менты в то время жили по средствам. И одевались на зарплату и питались на нее.
Задержки были по зарплатам до полугода. Жулики над нами издевались, говорили со смехом: "Вам ментам, если сделать вход на работу платным, вы будете платить и ходить". Многие из ментов ушли тогда за деньгами, кто-то в коммерцию подался, кто-то к бандитам. Разное было.
Пострадали тогда люди, связанные с торговлей. Вот для них было тяжелое время. В Новосибирске в 90-е был Гусинобродский рынок. Это была крупная точка на транспортной развязке, откуда товар расходился по разным регионам.
Предприниматели, у которых там были точки, сильно ощутили на себе все прелести дефолта. У кого были доллары "на руках", те, конечно, выиграли. А были люди, которые остались с товаром... Нужно продавать, но кому? Денег почти ни у кого не было.
Жулики наживались на людях. Им-то все равно было, вот он брал за "охрану" точки до этого одну сумму, после дефолта пришел, сказал: "Все повысилось в три раза, и ты мне теперь в три раза больше плати".
Андрей, 37 лет, в 1998 году — школьник:
— Я стараюсь этот период вообще не вспоминать. До 1998 года мы жили неплохо. Батя у нас еще в 94-м открыл с напарником фирму. Кому надо платили. У нас были деньги, шмотки, и техника у нас была, приставка у меня первого из всего класса появилась.
А в 1998 году партнер кинул отца. Деньги за реализованный товар еще до августа перевел в валюту, а после скачка доллара исчез вместе с семьей. В розыск подали.
К моему отцу поставщики пришли, а денег нет, товара нет… Про партнера даже и не слушали. Поставили срок возврата, отец конечно не смог отдать. Проценты побежали. Начали нас с братом со школы провожать демонстративно. Потом брата избили.
Дефолт — невозможность обслуживания долговых обязательств. Дефолт может объявляться компаниями, частными лицами, государствами.Мать заставила отца продать все. Трешку мы продали, дачу, машину, даже ковры со стен сняли. Переехали в однушку: дед, мать с отцом и мы с братом. Отец пить стал с тех пор. А партнера его потом нашли в другом регионе. Да с него на тот момент уже и взятки гладки. Вот такие "светлые воспоминания".
Ольга, 42 года, в 1998 году – студентка:
— Для меня это время счастья. Я тогда училась, жила в общаге. А это же свобода! Влюбилась я еще тогда до беспамятства. И происходящее вокруг не воспринималась как катастрофа.
Может, потому что родители в деревне жили, и необходимые продукты у нас были. Отец тогда и чушек держал, и коз, и курей. Два раза в месяц я домой ездила, пополняла свою студенческую продуктовую корзину. Но съестное все равно быстро заканчивалось.
Стипендия, конечно, была — слезы. Родители старались досылать, и мы еще летом и подрабатывать умудрялись. В кафешки шли, в киоски, на рынки. И зарабатывали. Но я бы не хотела, чтобы мои дети пережили такое же.
А самое яркое воспоминание, это, наверное, — мой дядя и его вредная привычка. Он заядлым курильщиком был. Всегда курил сигареты без фильтра, как раз в целях экономии бюджета. А после дефолта обалдел от цен, ругался крепко. И где-то раздобыл махорку. Вонючую, аж глаза режет! У нас кошки чихали и убегали, если он рядом где-то свою самокрутку смолил. Долгие годы потом он кроме махорки ничего не признавал.
